Волынщики [современная орфография] - Жорж Санд

— Точно так, — сказал дедушка. — Лет тридцать тому назад я работал вместе с твоим дедом в сент-аманском лесу и знал твоего отца еще молодым. Он и тогда уже, впрочем, играл на волынке удивительнейшим образом. Славный был мальчик, да и теперь, впрочем, он не должен быть стар. Когда ты давеча назвал себя, я не хотел тебя перебивать. Дай только, думаю себе, я его поиспытаю, и начал бранить ваши нравы и обычаи… Ну, садись же, голубчик, и кушай себе на здоровье все, что тебе подадут.

За столом Гюриель держал себя чинно и был так же разумен в речах, как весел и забавен на празднике в Иванов день. Брюлета слушала его очень внимательно и, по-видимому, привыкла к его замазанному лицу. Когда же зашла речь о том, когда и как отправиться, Брюлета стала опасаться за дедушку, которому трудно было справиться с дорогой. Гюриель прямо объявил нам, что для человека таких преклонных лет нелегко будет туда добраться. Видя это, я вызвался проводить Брюлету.

— Вот это было бы чудесно! — вскричал Гюриель. — Мы бы пошли тогда прямым путем и, выйдя завтра поутру, пришли бы туда завтра же вечером. У меня есть сестра, умная и добрая девушка. Она поместит Брюлету в своей землянке, потому что, нужно предупредить вас: там, где они живут, нет ни домов, ни постелей, к которым вы так привыкли.

— Правда, — сказал дедушка, — я слишком уж стар, чтобы спать на сухих листьях, и хотя не очень балую свое грешное тело, да неравен час, пожалуй, еще заболею и тогда только стесню вас, детки. А потому лучше всего будет, если Тьенне пойдет с вами: я хорошо его знаю и могу смело поручить ему свою дочку. Я уверен, что он не отойдет от нее ни на шаг там, где может представиться хоть какая-нибудь опасность для молодой девушки. Да и ты, батюшка, надеюсь, также побережешь ее во время дороги.

Я был доволен как нельзя больше и заранее радовался и гордился тем, что буду сопровождать и охранять Брюлету. Мы разошлись поздно вечером, а на другой день чуть свет были уже у дверей дедушкина дома. Брюлета стояла на крыльце с небольшим свертком в руках, а Гюриель держал под уздцы лошадку и трех мулов. На одном из них было мягкое и чистенькое седло, на которое он посадил Брюлету, потом сам сел на лошадь, а я влез на другого мула, несколько удивляясь тому, что забрался так высоко. Третий мул, навьюченный новыми корзинами, последовал за нами, а собака Гюриеля замыкала шествие. Никто еще не вставал в деревне, к великому моему сожалению: мне до смерти хотелось, чтобы поклонники Брюлеты поревновали и помучились, потому что они не раз заставляли меня самого мучиться. Но Гюриель спешил поскорей выбраться из деревни, не желая, вероятно, чтобы стали смеяться перед Брюлетой над его черным лицом.

Скоро он дал мне почувствовать, что нимало не расположен делать все по-моему. В полдень мы достигли Маритетской рощи и, следовательно, сделали почти половину пути. Близ этого места лежит деревушка Ля-Ронд. Мне хотелось зайти туда и позавтракать хорошенько, но Гюриель стал смеяться над моей страстью к приборам. И так как Брюлета поддерживала его, то он своротил с дороги и спустился в небольшой овраг, на дне которого течет маленькая речка Портефёй. Так называется она потому, что вся покрыта широкими листьями белых цветов и приосенена густыми листьями деревьев, которые спускаются по обеим сторонам оврага до самых берегов. Он пустил лошадей в тростник, выбрал местечко, покрытое свежей травой, открыл корзины, вскрыл бочонок и поставил перед нами чудесный завтрак, стал нас почивать так радушно и с таким уважением, что Брюлета не могла скрыть своего удовольствия.

Заметив, что он чисто-начисто вымыл в реке руки, по самые локти, прежде чем прикоснулся к хлебу и скатерти, в которую были завернуты съестные припасы, Брюлета засмеялась и сказала с милой ужимкой, которая всегда появлялась у нее на лице, когда она чего-нибудь требовала.

— Вы бы, кажется, могли теперь вымыть себе и лицо, чтобы мы могли убедиться, что вы точно наш знакомец, пригожий волынщик, посетивший нас в Иванов день.

— Нет, голубушка, старайтесь привыкать видеть другую сторону медали. Я не требую от вас ничего, кроме дружбы и уважения, в которых вы не можете отказать даже и мерзкому погонщику мулов. Мне не для чего охорашиваться перед вами, и не для ваших прекрасных глаз буду я белиться.

Брюлета обиделась, но продолжала настаивать на своем.

— К чему же пугать своих друзей? — сказала она. — Глядя на ваше лицо, право, есть не захочется.

— Нy так я отойду в сторону, чтобы не мешать вам кушать, — отвечал он.

И действительно отошел, сел на камень, лежавший на берегу позади того места, где мы сидели, и стал есть один, а я между тем принялся потчивать Брюлету.

Сначала она смеялась, думая, что рассердила его, и тешилась, как все кокетки. Потом, когда ей это надоело, она начала его звать и всячески задавать словами, но Гюриель и не думал двигаться с места, и всякий раз, как она оглядывалась на него, он оборачивался спиною, пряча лицо и отпуская разные шуточки, да все так ловко и кстати, без всякой грубости и досады, а это, разумеется, было ей всего пуще.

Брюлете стало, наконец, досадно, а когда у него вырвалось одно довольно крупное словечко насчет причудниц, которое она приняла на свой собственный счет, на глазах ее навернулись слезы, как ни старалась она удержаться от них в моем присутствии. Гюриель не видал этих слез, да и я сделал вид, как будто их не замечаю.

Когда мы насытились достаточно, Гюриель попросил меня положить остатки в корзину и прибавил:

— Вы можете теперь отдохнуть, если устали. Лошадки также отдохнут маленько, а между тем жара спадет. В полдень их мухи больно одолевают, а здесь, в чаще, им есть где и почесаться и отряхнуться. Надеюсь, Тьенне, что ты будешь беречь нашу принцессу, а я схожу в лесок посмотреть, что там делается.

И, не чувствуя жара, как будто бы мы были в апреле, между тем как тогда была середина июля, он легкими шагами поднялся по берегу и исчез между густыми деревьями.

Десятые посиделки

Брюлета старалась скрыть от меня свою скуку, а ей стало больно скучно, когда Гюриель ушел. Не желая говорить, она притворилась спящей: прилегла на чистом песке, положила голову на корзину и прикрыла лицо белым платком. Не знаю, спала она или нет. Раза два или три я заговаривал с нею, но, не получая ответа, положил голову на передник, который она предоставила в мое распоряжение, и притаился. Но мне не спалось сначала, потому что подле нее я все еще чувствовал себя как-то не совсем спокойно. Наконец усталость взяла свое: я забылся, только ненадолго. Проснувшись, слышу разговор и по голосу узнаю, что Гюриель вернулся и говорит с Брюлетой.

Чтобы слушать удобнее, я не поднимал головы с передника и так крепко сжал его в руках, что красотка не могла сделать ни шагу от меня, если б даже ей и захотелось этого, чего я, впрочем, не думаю.

— Наконец, я имею, кажется, право, — говорил Гюриель, — спросить вас, как вы намерены поступить с бедным Жозе. Он мне друг, и я люблю его более, нежели вас, потому что вас любить я не должен. И если у вас на уме обман, то лучше не ходите к нему, не заставляйте меня раскаиваться…

— Кто говорит вам об обмане? — перебила его Брюлета. — К чему осуждать намерения человека, не зная их?

— Я не осуждаю вас, Брюлета, а только спрашиваю, как истинный друг Жозефа. Я уважаю вас от всей души и готов поверить, что вы поступите с ним прямо и честно.

— Это уже мое дело, господин Гюриель. С какой стати я буду поверять вам свои чувства?.. Вы не имеете права судить о них. Ведь я не спрашиваю вас, верны ли вы вашей жене и откровенны ли с нею?

— С женой? — сказал Гюриель с удивлением.

— Ну да, — продолжала Брюлета. — Разве вы не женаты?

— Да кто же вам это сказал?

— Вы сами, кажется. Вчера вечером, когда дедушка, думая, что вы пришли свататься, так поспешно отказал вам.

— Нет, Брюлета, я сказал только, что вовсе не думаю свататься. Прежде чем возьмешь за себя девушку, нужно овладеть ее сердцем, а на ваше сердце, Брюлета, я не имею никакого права.

— Вот теперь, по крайней мере, вы держите себя чинно и не позволяете себе таких дерзостей, как в прошлом году.

— Если при первой встрече с вами на празднике у меня вырвалось несколько пустых слов, то, поверьте, я сказал их так, не подумав. С тех пор утекло много воды, и вы должны были бы, кажется, забыть обиду.

— Да кто же вам говорит, что я ее помню? Разве я вас упрекаю?

— Вы упрекаете меня в душе и не хотите забыть прошлой обиды. Иначе, почему бы вам не объясниться со мной откровенно насчет Жозефа?

— Мне кажется, — сказала Брюлета голосом, в котором слышалось нетерпение, — что я довольно ясно объяснилась на этот счет вчера вечером… Но что же общего вы находите между тем и другим? Положим, что я точно все забыла. Но в таком случае, менее чем когда-нибудь я могу признаться вам в своих чувствах к другому.